Ник кайм смертельный огонь fb2 скачать

Dating > Ник кайм смертельный огонь fb2 скачать

Download links: → Ник кайм смертельный огонь fb2 скачать → Ник кайм смертельный огонь fb2 скачать

Ник Кайм СМЕРТЕЛЬНЫЙ ОГОНЬ В Гибельный Шторм Это эпоха легенд. Вулкан лежит в гробу под крепостью Геры, однако многие его сыны отказываются верить, что он действительно мертв. И он не знал снисхождения.

Вулкан лежит в гробу под крепостью Геры, однако многие его сыны отказываются верить, что он действительно мертв. Книга «Смертельный огонь» автора Ник Кайм оценена посетителями КнигоГид, и её читательский рейтинг составил 5. ЛитЛайф оперативно блокирует доступ к незаконным и экстремистским материалам при получении уведомления. И написано вроде неплохо, но вот сюжет какой-то странный. Но Нумеона продолжают терзать сомнения и страхи за будущее легиона, а враги между тем строят новые планы... Вулкан лежит в гробу под крепостью Геры, однако многие его сыны отказываются верить, что он действительно мертв. После скачивания книги и ознакомления с ее содержимым Вы должны незамедлительно ее удалить. Согласно , пользователям запрещено размещать произведения, нарушающие авторские права. Вулкан лежит в гробу под крепостью Геры, однако многие его сыны отказываются верить, что он действительно мертв.

Его любимый сын Хорус отвернулся от света отца и принял Хаос. Впрочем, после всех повреждений его доспехи и так не подлежали ремонту.

Смертельный огонь (fb2) - Голодную отбрасывает тень Casts a hungry shadow Питер Фехервари 39. «Свобода» Liberty, 2001 рассказ 2.

Ник Кайм СМЕРТЕЛЬНЫЙ ОГОНЬ В Гибельный Шторм Это эпоха легенд. Славный замысел Императора относительно человечества разрушен. Его любимый сын Гор отвернулся от света отца и принял Хаос. Его армии, могучие и доблестные космические десантники, вовлечены в жестокую гражданскую войну. Некогда эти идеальные воины сражались бок о бок как братья, защищая Галактику и возвращая человечество к свету Императора. Теперь же они разделились. Часть хранит верность Императору, прочие примкнули к Магистру Войны. Среди них выделяются предводители многотысячных Легионов — примархи. Величественные сверхлюди, они — венец генетического искусства Императора. Стороны сошлись в бою, и неясно, кто из них возьмет верх. На Исстване-V Гор нанес жестокий удар, и три верных Легиона оказались практически уничтожены. Началась война — противостояние, пламя которого охватит все человечество. На место чести и благородства пришли измена и предательство. В каждой тени таятся убийцы. Каждый должен выбрать сторону, или же умереть. Гор готовит свою армаду. Его гнев обращен на саму Терру. Восседая на Золотом Троне, Император ожидает возвращения блудного сына. Однако его подлинный враг — Хаос, изначальная сила, которая стремится подчинить человечество своим непостоянным капризам. Воплям невинных и мольбам праведных эхом отзывается жестокий смех Темных Богов. Если Император потерпит неудачу и проиграет войну, всех ждут страдание и проклятие. Эра знания и просвещения закончилась. Утёсы рвутся ввысь, устремляясь к кроваво-красному свету на её вершине. Небо озарено всполохами пламени, низвергаемого разъярённой громадой. Она растревожена теми, кто изранил её, хотел разорвать на куски. Гора свирепствует, и гнев этот страшен. Бестелесная мантия мрачного духа тяготит тебя сильнее любого проклятья. Обнажённые ноги твои покрыты волдырями и кровоточат, ибо прошёл ты множество лиг по острым как бритва камням своего мира смерти. И он не знал снисхождения. Но твой путь медленно подходит к концу. Каждый алый след, оставленный тобой позади, близит его завершение. Иссечённые пики вздымаются вверх, затмевая солнце, однако жар злого светила по-прежнему беспощаден. Он сковывает дыхание и иссушает плоть, неминуемо обращая её в прах. В раскаляемых адом предгорьях ты начинаешь своё восхождение. Зола и горячий пепел опаляют ноги, но ты едва ли способен это ощутить. Подъём идет медленно и тяжело, но никакая усталость не может тебя остановить. Твой разум в непроглядном тёмном омуте, из которого ты уже не выплывешь. Твоё тело вынуждено повиноваться, несмотря на пронзительную боль в конечностях, к которой ты слеп, глух и нем. Ты поднимаешься бесчувственно и монотонно, словно труп, которому дали жизнь после смерти. Но разве ты не всего лишь обёрнутое плотью отчаяние, чьими измождёнными костьми движут последние крупицы воли? С вершины до тебя доносится грохот, способный затмить шум столкнувшихся в полную мощь океанов, оглушительный рёв из недр земли, эхом несущийся по пикам и скалам. И когда твой глаз обращается к свечению разрастающегося наверху огня, в склоне горы ты замечаешь трещину. Жар и кровь земли исходят из глубин этого разлома. Стелющиеся сгустки дыма манят твой ослабевший разум, столь омрачённый ни с чем не сравнимой скорбью сына. Высоко над тобой грохот бушующей горы перерастает в рёв. Не подобна ли её тоска твоей собственной, не сопереживание ли каким-то образом объединило камень и плоть в убитом горем взаимопонимании? Огонь поднимается, взлетая ввысь пылающим столпом, что пятнает небо, солнце и облака своей яростью. Отчаяние охватывает твои бесчувственные конечности, ты рвёшься к трещине, обнаружив расщелину, достаточно широкую, чтобы принять твоё тело. И когда небеса начинают проливать слёзы пламени, ты входишь в гору, чтобы найти там свои убежище и погибель. Последний миг твоего существования застилают пирокластические облака, пока в конце концов не остается ничего, кроме тени и воспоминаний. Часть 1 НЕУПОКОЕННЫЙ 1 Жертвы пламени Траорис, молниевые поля В сером пепле лежит тело. Его кожа цвета угля, а потрепанная броня покрыта зазубринами, словно зеленой чешуей. На расстоянии вытянутого пальца от его руки лежит меч. Здесь он нашел судьбу большей части тех, кто прошел этим жестоким путем - стал ещё одним трупом среди многих. Его убила рана размером с кулак, зияющая в груди, но левый глаз воина также сильно поврежден. Однако в миг своей смерти он тянулся не к мечу. В его неподвижных пальцах зажато кое-что ещё. Небо освещает вспышка перламутровых нитей молнии. В ответ на неё у воина вздрагивает веко, но это всего лишь нервное подергивание, последнее возбуждение невральных синапсов перед смертью мозга. В землю бьет разряд молнии. Ещё одно нервное подергивание? Третья вспышка сопровождается раскатом грома. Труп, который не был трупом, моргнул, вглядываясь в застывшую картину того, что приближалось к нему по усыпанной пеплом земле. Другое его веко прижжено и закрыто, за ним скрывается комок пульсирующей боли. Вернулась способность ощущать, время и пространство вновь заявили о себе. Вместе с ними пришла боль. С сухого и безоблачного неба Траориса сорвалась молния. Нумеон снова моргнул, когда разряд бешено дернулся, расколовшись на отдельные ветви и воспламенив тьму яростными вспышками. Отростки света вонзились в землю словно брошенные копья, на этот раз почти попав в его тело. Смерть стала бы милосердием. Она бы избавила его от страданий. Не столько от боли в ранах, сколько от мук неудачи. Это был Эреб, и теперь его приспешник сбежал вместе с фульгуритом. Рядом ударил ещё один разряд, и Нумеон поморщился. Это был уже пятый с тех пор, как он пришел в себя. С каждым агрессивным ударом буря подбиралась ближе. И у него не было желания узнать, что произойдет, если он останется на месте, когда в землю ударит шестой или седьмой. Движение далось с невероятным трудом. Тело капитана окружало пятно вытекшей крови, медленно расползавшееся в темное болото. Его усиленная физиология не справлялась с кровотечением. Когда Император создал Его космодесантников, Он сделал их невероятно выносливыми, но не неуязвимыми. И как довелось узнать некоторым несчастным сыновьям, такими же были и их примархи. И все же Нумеон опровергнет заявления о смерти своего отца. Если проживет достаточно долго. Его грудь представляла собой месиво из расколотого костяного панциря и поврежденных внутренних органов. Он вдыхал и выдыхал не воздух, а кровь. Болт-пистолет Эреба позаботился об этом. Даже ослепнув на один глаз и не имея возможности увидеть свою броню, Нумеон знал, что теперь она больше артериально-красная, нежели драконово-зеленая. Почти парализовавшие его травмы говорили об одном. Даже у сверхлюдей есть пределы, и Артелл Нумеон достиг своих. И хотя сознание отказывалось принимать возможность смерти, физическое тело не могло поддержать эту ложь. С треском ударила ещё одна молния, опалив землю - прямо как бомбы и орудия, изливавшие смерть на Исстван V. Нумеон с трудом повернул голову, следя за траекторией разряда. Вспышка отразилась на его сетчатке, то многократно увеличиваясь, то начисто исчезая, прежде чем окончательно раствориться в памяти взгляда. Затем он увидел вихри грубого серого песка, которые мчались по пустошам Траориса словно иллюзорные джинны старой Абиссинии, неся смрад смерти и зловоние сожженной земли. Лишь когда вихри увеличились в размерах и стали более единообразными, Нумеон понял, что это не просто проделки ветра, пришедшего с какого-нибудь далекого и потому невидимого моря. А значит, «Огненный ковчег», возможно, все ещё висит где-то в небесах, и он позволил себе надежду. Нумеону ещё только предстояло узнать, как мало драгоценной надежды осталось в охваченной войной Галактике. Вдаль простирается бескрайняя чёрная пустыня, усеянная высокими дюнами и грозными железными бастионами. Она стала раздольем разорения, заваленным телами мёртвых и умирающих. Некоторые павшие наполовину скрылись под пропитанным кровью песком. Другие зажарились в собственной броне и медленно сгорают в лучах солнца. Смрад гниения столь плотен, что практически осязаем, его зловонная тяжесть нестерпимо давит на плечи. То был хаос на чёрном песке. Внезапно образы резни скрылись, словно испугавшись того, что их вспомнили, однако они навсегда останутся в эйдетической памяти Нумеона. Место черноты пустыни заняла тьма камеры, предсмертные крики братьев сменились сводящей с ума тишиной, в которой мысли звучали громче, чем взрывы снарядов. Железные кандалы сковывали запястья и щиколотки. В этом едва ли была необходимость. Река, из которой Нумеон черпал силы, пересохла. Он одет лишь в нижнюю половину поддоспешника, на обнаженной коже отчетливо видны старые раны и оставленные клеймом шрамы. В любом случае, его боевая броня все равно разбита и не подлежит ремонту. Холод пустоты, сочащийся из голого металла камеры, был полной противоположностью его натуры, как тень и солнце. Над его истерзанным телом провели самые простейшие медицинские операции. Оно зажило, но к старым шрамам добавилось немало новых. По крайней мере, дыра в груди затянулась. В распоряжении его пленителей имелось и более совершенное оборудование, но им не воспользовались; они хотели, чтобы Нумеон страдал. Он подозревал, что именно поэтому они оставили ему молот. Тот был относительно простым. Короткая рукоять с единственным драгоценным камнем, встроенным в навершие, и квадратная головка. Созданный как произведение искусства, он скорее напоминал ручник, излюбленный инструмент кузнеца. Но за скромным внешним видом часто кроется более глубокое значение. Он был не просто молотом, но также и символом. Для Нумеона, ныне последнего стража Погребального Костра, он стал символом надежды. Ужасно израненный Саламандр что есть сил цеплялся за символ Вулкана, словно от этого зависела его жизнь. Он боялся, что тоже канет в небытие, если ослабит хоть один палец. Его глаз обожгла мощь адова жара, напомнив о бренности этого бытия и вырвав из далеких от жизни мыслей. Чувствуя, что его сознание ускользает, он решил вытеснить нереальное действительным, используя в качестве якоря средоточие своих мыслей. У фенрисийцев есть немало слов для описания снега и льда, но выходцы с Ноктюрна, или верующие в Прометеево кредо, знают множество способов для обозначения огня, и в каждом из семи царств или городов-убежищ эти выражения разнятся. В Гесиоде, известном как Престол Королей, его называют адовым жаром. В Фемиде, Городе Воителей, используют слово ургрек. Оба они являются старыми лирическими названиями кипящей жизненной силы Ноктюрна - глубинных потоков магмы, что текут в основании горы Смертельного Огня. Она исходит жаром и сулит непосильные муки любому, кто прикоснется ней, или же просто окажется в пределах её удушающей ауры. Только глубинным змиям по душе излучаемое горой тепло и предлагаемое ей естественное уединение, поскольку для всех остальных форм жизни она является анафемой. Жители Города-Самоцвета Эпифема утверждают, что многоликий огонь является божьей искрой, которая забирает души и тела умерших, а затем возвращает их в мир, изменив и переродив в новом виде. Схожие верования сохранились в Скарокке, именуемом Драконовым Хребтом, и Эфонионе, Огненном Пике, однако каждое царство использует собственное слово, протан и морфеан соответственно. Фабрикарр, как его величают в Купеческом Скопище Климены, - это пламя кузнеца, мирской творец и жар сердца, который закаляет металл. В Городе-Маяке Гелиоса он известен под именем феррун. Иммолусом зовут уничтожителя мира, и во всех семи городах это имя произносят одинаково, и чаще всего приглушенным шепотом. Ибо оно принадлежит освобожденному пламени, которое стало частью ноктюрнского мифа о сотворении мира ещё до тех легендарных дней прошлого, когда появились первые кователи металла и первый игниакс. Нумеон знал все эти имена и каждую их вариацию в каждом городе, так же как знал бесчисленное множество других имен, и он вцепился в них, как до этого в рукоять ручника, отделяя волю от агонии, чтобы вновь подняться и жить. Не ради себя, но ради далекого отца, в которого Нумеон верил превыше всего. Его вера - не та помпезная и недолговечная религиозная вера, а истинная и искренняя убежденность в правдивости чего-либо без каких-либо доказательств - стала бегущей в венах жизненной силой и пылающим в сознании вечным огнем. Его вера нашла воплощение в простой истине. Сухой скрежет шестерней вывел Нумеона из глубокого оцепенения. Дверь камеры открылась, впустив во тьму тонкий луч света, который становился шире по мере того, как дверь поднималась и медленно исчезала в щели в потолке. В проеме вырисовываются очертания человека. Он облачен в силовую броню, которая сделала и без того широкое и грозное сверхчеловеческое тело ещё больше. Клятвенные свитки словно зараза оплетают его торс и плечи, но Нумеон заблаговременно отвел глаза от нацарапанных на пергаменте из плоти символов. То были проклятые слова. Их носили те, кто отвернулся от просвещения Императора и принял старых богов. Когда-то над такими вещами насмехались, называя плодами чрезмерного воображения. Но только не теперь. Нумеон крепче сжал молот и попытался встать. Ему удалось подняться на одно колено, прежде чем усталость перевесила непокорство. Стоящий в проеме человек покачал головой, выражая неодобрение. В его шипящем голосе присутствовала живость, не сочетавшаяся с резкими переменами интонации. Нумеон познакомился с Ксенутом Сулом вскоре после своего пленения и пробуждения на борту судна Несущих Слово. Поначалу он казался типичным, заурядным легионером с коротко стриженными светлыми волосами и странно симметричным лицом, на обеих половинах которого были вытравлены колхидские руны. Словно он одновременно носил лицо и человека, и нечеловека. Глаза его были юношескими, но в них ощущался бездонный опыт, который можно увидеть только у ветеранов. За шесть недель, прошедших с момента пленения, Нумеону так и не удалось узнать происхождение Ксенута Сула, что немало позабавило его пленителя. В ответ Нумеон стиснул зубы, сердито уставившись на него единственным здоровым глазом. Свет проник дальше в камеру, омыв Нумеона отталкивающим желтым свечением, в котором его кожа стала болезненно бледной. После чего присел на корточки и схватил Нумеона за подбородок. Страдальческая гримаса исказила лицо Саламандра, когда бронированные пальцы Несущего Слово впились в плоть. Лицо Ксенута Сула расплылось в теплой улыбке, но она не затронула его холодных глаз. С этим выражением лица Нумеон был знаком слишком хорошо, как и с присущим предателю отсутствием милосердия и пристрастием причинять боль. Казалось, он режет сознание Нумеона наряду с его плохо стянутой плотью. Нумеон не издал ни звука, лишь его легкие с хрипом вдыхали и выдыхали воздух. Ксенут Сул снова улыбнулся, выражение его лица наполнилось жалостью. Он опустил голову, смирившись с неизбежным. Когда Несущий Слово снова посмотрел на Нумеона, его глаза стали темными бездонными провалами. Живость в тоне легионера стала более звучной, словно один голос наложился на другой и они говорили слегка вразнобой. И это буду не я, сын Ноктюрна. На этот раз Нумеон усмехнулся, обнажив окровавленные зубы. Со стороны он казался сумасшедшим. Отпустив подбородок пленника, Ксенут Сул встал и сделал шаг назад. Нумеону понадобилось несколько драгоценных секунд, чтобы собраться с силами. Он хотел, чтобы его реплика имела смысл. Хотел, чтобы тюремщик её запомнил. На этот раз Саламандр поднялся на ноги, и хотя он покачивался и дрожал от усилий, он не упал. Вызывающе глядя на Несущего Слово, Нумеон проревел: - Вулкан жив! Ксенут Сул в ярости набросился на него, мощным ударом выбив воздух из легких Нумеона и повалив его на пол. Тюремщик снова присел на корточки. Тебе просто не хватает ума увидеть это. Сообщение отредактировал Cinereo Cardinalem - 03. Он висел в пустоте, сильно накренившись и истекая кровью из газа и твердых частиц, которые вырывались из его громадных артерий-магистралей. Матросы, бороздившие глубокие океаны Старой Земли во времена, когда на Терре ещё были естественные моря, часто уподобляли свои громадные мореходные суда чудовищам. Они наделяли их духом, давали дереву и стали корабля волю и личность. В случае крайней нужды - во время шторма или нападения какого-нибудь глубинного левиафана - моряки взывали к этому духу, моля в последний раз спасти их от смерти. Тем, кто наблюдал за кончиной «Темного таинства», корабль действительно казался очень похожим на чудовище, но в своей предсмертной агонии он не могло спасти тех, кто находился на борту, сколь бы отчаянно они не молили. Древний панцирь его бронированных боков прочертили шрамы, целый пластины адамантия отслоились словно сброшенная чешуя. Вдоль спины чудовища рушились и разлетались на части огромные соборы, выбрасывая в беззвездные глубины космоса куски иконоборческих скульптур, где те оставались дрейфовать в никуда. Распоротое брюхо корабля начало истекать мгновенно замерзшими трупами вскоре после того, как его вскрыли. Некоторые мертвецы носили багровую броню предателей. Их тела также были изрешечены попаданиями лазеров. Они безмятежно плыли в пустоте, забытые среди прочего мусора. Следующими пали щиты корабля. Ещё один хирургически-точный удар, призванный ослабить и покалечить, но не убить. Их оставили штурмовые тараны «Цест», пробившиеся к своей цели и крепко вцепившиеся в истерзанный бок «Темного таинства». Несмотря на все причиненные разрушения и серьезные раны, ослабившие крейсер, именно эти относительно крохотные абордажные суда нанесли ему смертельный удар. Они таили в себе смертоносный груз - Ультрадесантников из числа «Отмеченных красным», чьи помыслы занимала лишь месть. Инвиглио пересек вентральный шлюзовой коридор, время от времени поглядывая на показания счетчика радиации, что высвечивался на левой линзе шлема. Легионера и его отделение направили на нижние кормовые палубы корабля, где располагались варп-двигатели. Тяжело дыша, Инвиглио добежал до первого перекрестного коридора. Они должны идти дальше, продвигаться быстро и яростно, пока враг не успел собрать подкрепления. Однако за этим перекрестком освещение и жизненно важные поддерживающие системы корабля вышли из строя. Гравитация ещё держалась, им не придется крепиться к палубе магнитами, но видимость оставляла желать лучшего. Инвиглио уже потерял Друза, когда один из мясников Ангрона набросился на него из теней. Он не желал терять кого-то ещё, и даже рисковал навлечь на себя гнев командира за эту непредвиденную задержку. Невий появился спустя считанные секунды после вызова, сжимая в руке биосканер и выискивая потенциальные угрозы. Как и у всех остальных легионеров отделения, на его лицевой щиток была нанесена вертикальная полоса красной краски. Инвиглио был родом с Конора, но не жеманничал со своим иаксским братом. Об этом позаботились война и прагматичная опека командира. Жестокое нападение на Ультрамар уравняло меж собой все иерархии и предрассудки знати. Вслед за этим пришла солидарность, желание всех ультрамарцев, будь то сверхлюди или обычные смертные, выступить единым фронтом и вернуть то, что когда-то принадлежало им. Несмотря на все те беды, что причинили Пятистам Мирам XVII и XII Легионы, пока Жиллиману и XIII-му не удалось обратить волну вспять, официально война в Ультрамаре завершилась победой. Но эти легионеры знали правду. Знали, что за пределами непосредственной эгиды Макрагга и предоставляемой старшими мирами защиты Империум Секундус продолжал страдать. Кивнув Невию, Инвиглио постучал по бусине-передатчику, встроенной в его горжет. Невий и я на флангах. Вереница быстрых подтверждений вспыхнула значками на ретинальном канале Инвиглио. Они готовы двигаться дальше. Леаргус подошел сзади, подняв короткоствольную гравипушку, которую держал на уровне пояса. Леаргус коротко кивнул и повел трех Ультрадесантников вперед. В ходе последних патрулей они не раз сталкивались с судами, на борту которых оказывались освободившиеся. Охота на демонов теперь стала практически второй натурой XIII-го, но этот факт не делал данных существ менее опасными. Правила боя изменились, и сыны Жиллимана либо приспособятся к ним, либо умрут. Инвиглио твердо верил, что их ждет первый, а не последний исход. В данном случае осторожность стала скорее велением времени, нежели роскошью. Первая угроза обнаружилась в обширном отсеке технического обслуживания, когда они прошли четверть коридора. Её выдал проблеск артериально-красного цвета на броне Леаргуса. Легионер отреагировал мгновенно, развернувшись и выпустив сверхплотный гравитационный импульс. Часть надстройки коридора погнулась и раскололась, словно её что-то сдавило. Оказавшийся в зоне действия гравитационного поля воин кровавого XII-го тоже попал под удар, его нагрудник и левый наплечник прогнулись внутрь. Это не помешало ему метнуть цепной топор. Оружие описало полный круг и вонзилось в правое плечо Леаргуса. Из вокс-решетки Ультрадесантника вырвался рев, и остальные сидящие в засаде отступники откликнулись на него, только их крики были кровожадными, а не мучительными. Три воина в доспехах легионеров набросились на ударную команду Ультрадесанта. Двое носили грязную, поблекшую после множества сражений броню бело-синих цветов Пожирателей Миров. Ещё один был родом из XVII-го, но не обычным Несущим Слово. Гротескная мускулатура его горбатого тела пульсировала внутри боевых доспехов, пытавшихся удержать её. Демонический лик настолько вплавился в шлем, что стало невозможно определить, где заканчивалось одно и начиналось другое. Он не нуждался в болтере или клинке, чудовищных когтей и клыков было более чем достаточно. Леаргус описал проклятое существо одним коротким словом: - Нечисть! Несмотря на торчащий в плече цепной топор, легионер сохранил достаточно сил, чтобы выстрелить в освободившегося, но тот словно и не заметил гравитонного залпа и бросился к Ультрадесантнику на своих раздвоенных копытах. До этого Инвиглио лишь однажды сражался с освободившимся. В том столкновении их возглавлял сержант, и он разрубил чудовище на части клинком энергетического полуторного меча. Древние враги, древнее оружие. Инвиглио вспомнил этот урок, увидев, как бедного Леаргуса рассекло от темени до паха, броня словно пергаментная разорвалась на левую и правую половины. Брахеус шел ему на помощь, но остальные братья были заняты собственными целями, и Инвиглио предстояло в одиночку схлестнуться с монстром, который только что разодрал Леаргуса. Нажав кнопку активации на рукояти, он включил силовое поле, затрещавшее вдоль кромки лезвия, и полностью развернулся к освободившемуся. Сквозь ретинальный дисплей шлема Инвиглио видел, как Брахеус раскроил череп воину XII Легиона, раненому гравипушкой. Невий сделал несколько неприцельных выстрелов из болт-пистолета по второму Пожирателю Миров и выхватил силовой меч, сразу же перейдя в ближний бой. Затем поле зрения Инвиглио резко сузилось, когда освободившийся оттолкнул в сторону дымящийся труп Леаргуса и увидел перед собой дерзко стоящего Ультрадесантника. Слова здесь были неуместны, поэтому Инвиглио гневно закричал и вонзил клинок в чудовище. Это было все равно что ударить адамантиевые пластины корпуса «Грозовой птицы», болезненная отдача прошлась вверх по клинку, вызвав дрожь в плече космодесантника. Яростный ответный удар наотмашь сбил Инвиглио с ног и он поспешно откатиться в сторону, после чего второй удар проломил палубу в том месте, где только что лежал Ультрадесантник. Он едва поднялся на ноги, когда чудовище замахнулось вновь, словно мечом нанеся рубящий удар рукой, который Инвиглио пришлось парировать плоской стороной гладия, чтобы его не разрубило пополам. Металл с визгом терся о металл, когда бронированные ноги Ультрадесантника заскользили по палубе, высекая искры. Он должен быть быстрее, но вместе с умирающими системами жизнеобеспечения корабля медленно ослабевала и гравитация, тормозя его конечности усиливающимся воздействием инерции. Справа от Инвиглио возникло размытое движение, и сквозь забитый помехами видеоканал он увидел, как Брахеус вонзил лезвие своего топора в бок освободившегося. Тот взревел так громко, что заглушил аудиоканал Инвиглио и ненадолго перегрузил компенсаторы, встроенные в его шлем. Увидев шанс получить столь необходимое преимущество, Инвиглио сделал выпад вверх, пронзив шею чудовища. Когда он вырвал клинок обратно, из раны брызнул фонтан темной жидкости. Даже фильтры шлема не спасали от мерзкой вони, однако вой агонии освободившегося приводил в замешательство ещё больше. То был не низкий и гортанный рев раненого зверя, а пронзительные крики замученных невинных, предсмертный плач младенцев и их матерей. Вопль смерти тысяч ультрамарцев, безжалостно убитых во время вторжения. Брахеус снова ударил чудовище, отрубив ему кисть руки. Уже почти упавший освободившийся судорожно дернулся, когда сверкающее острие меча Невия пронзило его спину и вышло из груди. Вспыхнула и запеклась старая кровь, наполнив коридор внезапной вонью гниения. Инвиглио знал, что им нельзя расслабляться. Раны освободившегося уже начали затягиваться; демоническая тварь, которая носила кожу добровольно ставшего её вместилищем легионера, привлекла на помощь силу варпа. Едва чудовище упало на одно колено, Инвиглио вонзил в него свой клинок, пробив броню и сломав ключицу, а затем начал резать. Брахеус снова и снова бил топором, словно валил иаксское боронное дерево. Ихорозная кровь забрызгала его доспехи, слабая кислота шипела, выжигая краску и въедаясь в бронепластины. Невий подошел к освободившемуся с другой стороны, держа меч двумя руками обратным хватом и безостановочно вонзая его с регулярностью метронома. Спустя несколько секунд все было кончено, и расчлененные останки освободившегося лежали у ног Ультрадесантников. Когда мерзкая сущность утекла обратно в породивший её адский мир, вместилище начало съеживаться и сморщиваться, пока от него не остались лишь кровавые миазмы, куски разрубленных пластин и костей. Инвиглио жестом подозвал Невия: - Скажи мне, что здесь чисто, брат. Вернув меч в ножны, Невий проверил ручной сканер и кивнул. Пройдя вентральный коридор, они доберутся до варп-двигателей. Даже без Друза и Леаргуса им хватит зарядов, чтобы нанести критический урон кораблю. Который приведет к катастрофическому взрыву. Тем не менее, Инвиглио поручил Брахеусу забрать взрывчатку их павшего брата. Он жалел, что у него нет времени произнести несколько подобающих слов над телом Леаргуса. Они вместе пережили первую битву за Калт, истекая кровью в подземных аркологиях, борьба за которые продолжалась даже сейчас. Смерть на борту какого-то трижды проклятого корабля не казалась достойной, как и тот факт, что геносемя Леаргуса останется несобранным. Инвиглио стукнул рукой по боковой стороне шлема, побуждая передатчики вновь подключиться к сети. Те заработали, и он уже собирался ответить Невию, когда в ухе громко затрещало вокс-соединение. Переменчивость в его голосе всегда удивляла Инвиглио; он мог с одинаковой легкостью принять командный или дружелюбный тон. Как и сам воин, который был самым находчивым Ультрадесантником, которого Инвиглио когда-либо знал и с которым имел честь служить. В этом заключалась одна из причин, по которым он покинул Калт и оказался в рядах Отмеченных красным. Сержант едва слышно выругался. Спустя мгновение он ответил: - Палуба со складами боеприпасов зачищена и захвачена. Ждем только тебя, брат. На авгурах появился ещё один корабль. Брахеус вернулся с зарядами Леаргуса и протянул их остальным. Инвиглио кивнул, мысленно рукоплеща агрессивности Брахеуса. Нам надо уничтожить всего один. Несмотря на то, что дух времени взывает к просвещению, многие человеческие культуры продолжают ритуализировать уход своих мертвецов. В дни Старой Земли, в дни Терры до Единения романии предавали умерших земле, тогда как большинство нордафриканцев предпочитали кремацию. Согласно старинным обычаям Эгиптоса, усопших подвергали бальзамированию, чтобы они могли войти в загробный мир, а народы древней Гималазии практиковали на первый взгляд варварский обряд джатор 3, или ритуальное расчленение. Ноктюрнское верование гласило, что все создания, порожденные землей, должны потом вернуться к ней. Лишь тогда может завершиться цикл перерождения. Этот процесс сопрягался с сожжением в пламени - плоти, костей и даже пепла. Для XVIII-го огонь стал и крещением и погребением; только так, учил Вулкан, можно соблюсти Прометеево кредо. Теперь это и многое другое стало частью его наследия, и оно должно быть сохранено. Именно поэтому Барек Зитос с горькой печалью преклонил колени перед гробом, в котором ныне покоился Владыка Змиев. Одинокий поминальный огонь слегка разгонял тьму, скорбно трепетая в воздухе. Его сияющий свет играл на гранях золотой гробницы Вулкана, очерчивая при этом наполненное горем лицо Зитоса. Он заявил лорду Жиллиману, что Вулкан выжил, и возразил бы любому, кто посмел отрицать это. Горькая ирония состояла в том, что их отец пережил Резню в Зоне Высадки, только чтобы умереть от рук ассасина на якобы дружественной территории. Верность для Зитоса была воздухом и пищей - он не мог отказаться от неё, как не мог добровольно перестать дышать или есть - но судьба Вулкана и ложь, которую говорили о нем на Макрагге, глубоко ранили его. Сперва он почтительно поклонился покоящемуся примарху и прошептал несколько слов из Прометеевого ритуала. Это был его долг, как человека, всецело преданного делу капелланства. Ему часто приходилось напоминать Зитосу, что он носит её не в знак скорби, а в силу своего призвания, необходимость которого в эти мрачные дни стала больше, чем когда-либо. Зарождающемуся Империуму нанесли не только физическую, но и духовную рану, поставив под сомнение его основополагающие принципы. Зитос уважал святость помещения, даже со всей его пустой роскошью, но в словах сержанта по-прежнему сквозил бесплодный гнев. Наш отец воссоединился с Легионом, когда тот был на грани самоуничтожения. Каковы шансы на то, что мы вновь избежим подобной участи без его влияния? Суровый лик и широкие плечи выдают в легионере фемидца. Его темно-красные волосы коротко острижены, на обоих полушариях черепа выбриты традиционные изображения драконов. Мало кто в Легионе знал, а тем более произносил вслух старое прозвище XVIII-го. Оно служило напоминанием о великом позоре, о днях до того, как Вулкан помог им умерить свои самопожертвенные натуры и уравновесить глубинный гнев, научив прагматизму и человечности. Жидкий пепельно-белый гребень, разделяющий пополам его безволосую голову, выдает в нем ветерана, как и плотно обтягивающая череп кожа. Но его глаза, словно головни на угольно-чёрном лице, все ещё горят ноктюрнским огнем. На миг наступила задумчивая тишина, после чего Зитос сказал: - Мне показалось, что я слышал удар. Оба Саламандра разом повернули головы к своему убитому повелителю. Тот лежал в безмолвном покое. Его глаза были закрыты, и за стеклом гроба он казался безмятежным. Но Вулкан, как и прежде, оставался их отцом. Лицо примарха отмечали почетные шрамы, выжженные в плоти железным прутом. Они описывали наследие свершений Вулкана, и разглядеть их можно было только при определенном освещении. Зитос опустил глаза, не в силах больше смотреть на своего мёртвого отца. В руке Вулкан сжимал Несущий Рассвет, артефакт несравненного мастерства, сотворенный самим Владыкой Змиев. Тот самый молот, который перенес его через эмпиреи на Макрагг. Не считая самого примарха, только он пережил вход в атмосферу. Вулкан на самом деле был облачен не в свои драконовские доспехи, а в комплект брони из хранилища лорда Жиллимана. По крайней мере, его перекрасили в цвета XVIII-го. Зитос и другие Саламандры на Макрагге слышали обрывки истории, касающейся бурного появления Вулкана. Некоторые её детали у сынов Ноктюрна просто не укладывались в головах; сомнительные сообщения о чудесном воскрешении и исцелении, и о безумии, что превратило Владыку Змиев в разъяренного зверя. Все это не более, чем слухи. Первые давали жестокую беспочвенную надежду, а последние оскорбляли память Вулкана. Капеллан протянул руку к уродливому наконечнику копья, торчащему из груди примарха. Рука замерла, так и не коснувшись стекла гроба. Она дрожала от ужаса этого презренного осквернения, которое служило постоянным напоминанием об убийстве Вулкана и грубом орудии, что оборвало его жизнь. Его глаза перекинулись на поминальный огонь. Как и игниакс из далекого прошлого, он мог узреть правду и мудрость в языках пламени. Зитос проследил за взглядом капеллана. Несмотря на всё горе, в его голосе ещё теплился огонек надежды. Древнее Прометеево кредо гласило, что цикл смерти и перерождения не только поддерживает равновесие в природе, но и символизирует вечную жизнь, воскрешение. В Легионе данный аспект креда нашел воплощение в сборе геносемени, которое переходит от одного носителя к другому и тем самым позволяет наследию воина жить дальше в новом теле. Но Зитос говорил о более буквальном толковании. Жертва одного может обратить вспять апофеоз другого. Это было глупо и сентиментально; сейчас им требовался прагматизм. Но горе, как и положено, вышло на первое место. Древний тибетский обычай похорон под открытым небом. После всех необходимых церемоний расчлененное тело умершего оставляют на съедение птицам. Протеизм - стремление человека к самосовершенствованию, к познанию закономерностей развития природы и общества, к постоянному изменению на этой основе своего духовного облика. Сообщение отредактировал Cinereo Cardinalem - 03.